|
 |
 |
 |
  |
|
|
|
|
Проза
Тихая южная ночь. Казалось бы, вот-вот усну. Но не столь внезапно кто-то монотонно постучал в мою дверь. Кто это может быть? Да и странно, почему не звонят? Я посмотрел на часы, второй час ночи. Подхожу к двери, в глазке темно и не было видно лица из-за того, что на лестничной площадке плохое освещение.
- Кто там?
- Это я, Валлемоно де Лонгхорн!
Валлемоно де Лонгхорн? Сразу вспомнилось какое-то рогатое животное, но я не стал будоражить свои знания о животных…
- Прошу, - сказал я, открывая дверь ночному гостю.
- Спасибо, - в комнату вошло человекоподобное существо моего роста, одетое в длинное, чёрное пальто и черную, широкополую шляпу, которая покрывала его большие рога, и сразу же почему-то прозвучала какофония, что меня не сильно удивило, - он же Валлемоно де Лонгхорн.
- Чаю?
- В пакетиках? – снимая шляпу, поинтересовался Валлемоно де Лонгхорн.
- Есть в пакетиках, есть листовой. Заварить листовой?
- Листовой, - встряхнув ушами, ответил мой гость, - только не заваривать, мне так, сухого, пожевать. |
|
 |
 |
 |
 |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Проза
- Черти понесли тебя в лес!
Мошка высовывала язык, чтобы на него смотреть – еще зачем же? Язык был черный.
- Хватит лопать, пошли.
Пощупала лицо.
- Щеки болят.
- Не щеками люди ходят. Ну! – Димка поддел кроссовком сестрин плотненький бок.
Мошка похлопала себя, положила в рот еще ягоду, пожевала, подумала.
- Нога тоже.
- Свяжись с тобой. Нужен этот веник, завял вон.
- У нас таких нету.
- Был уже подарок. Чего еще?
Мошка - колобок колобкович, перекатилась на живот, чтобы любоваться на букет, который перед тем пристроила у коряжки на хребтине.
- Стемнеет скоро, вставай, - заорал Димка. – Велик теперь где искать?
- Устала я, - сквасилась Мошка, - нога болит.
И дрыгнула ногой – как без того?
- Мозг у тебя болит, - бесился Димка.
Однако он удобно усадил ее на закорки, поправил, что надо, а рюкзак, в котором у них лежали духи маме на день рождения, повесил на грудь – лямками назад. -
А у тебя мох весь скоро вылезет, - пухлой молочной ладошкой Мошка беззлобно хлопала Димку по макушке. – А у меня нет.
Заблудились дети. Дети заблудились. Выехали рано, не сказались даже, думали, в обед вернуться. В соседний поселок, побогаче, маме за подарком. Не по трассе решили, по трассе машин вон сколько, а по глухой, кривой дороге, по сторонам овраги и лес – так и быстрей. И понесло на обратном пути уже Мошку цветы рвать.
Дальше – дальше.
Димка кусал губу. Не могли они заблудиться. Сколько хожено. И вроде шли туда, а все выходило, что назад, все нет просвета.
Мошка ехала, положив щеку брату на голову. Ехать ей было скучно. Поэтому она стала трогать Димку за нос, как за руль и поворачивать его.
- Ссажу сейчас. Живи с медведем. Если нет, дома в сарайку запру. Взял ее, а!
- Я бы маме сказала, - зевнула Мошка.
Букет ехал у Димки на плечах и колол ему шею (может, еще и жуки какие там), Мошка прижимала его.
- Огоньки эти стоять не будут, десять раз тебе говорил.
- Будут.
-Тьфу!
- Дятел.
- Еще скажи!
- Дятел! Нос вон какой.
Димка психанул и спихнул сестру со спины.
- Сама иди.
Она скривилась, но, прижимая цветы, охотно дунула вперед.
- Нога у нее болит, - Димка потрогал рюкзак и расстроился. - Чего же это я мест не узнаю? А?
- Смоооотриии!!!
На поляне стоял ящик. Очень большой ящик.
- Дом! – обрадовалась Мошка – нога, щеки – ерунда, она вся сама устала – целиком – это да.
Скорее уж курятник. Больно небрежный.
Или будка.
Но это был ящик. Сколоченный из старой мебели, не из чего другого – из спинок, дверей, ножек, что там еще бывает?
- Мошка, - забеспокоился Димка - она уже возилась где-то на той стороне, где он ее не видел, - внутрь не думай даже.
- Я не Мошка, а простая Маша.
- Как это не Мошка? – как не ухмыльнуться - Мошка, кто ты еще?
И вдруг стало тихо. Потому что нашелся вход.
Нашелся вход, но не понятно как, наверное, дощечка отогнулась.
Внутри жила темнота. Выходит, это был ящик для хранения темноты? Но это сначала Мошке так подумалось. Потом неверный свет высеялся с верха, и уже можно было видеть комнату, обставленную по-старинному. Над длинным столом кис абажур, пыльный и тусклый, в углу, похожее на что-то нехорошее, угрюмилось пианино.
Одна стена была занавешена.
|
| Татьяна Сапрыкина. Ловушка для Лоры - Продолжение в редакционном портфеле Aesthetoscope |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Поэзия
Качели
1.
в юности качаются на качелях
становится понятно это любовь
держатся за руки будто держат в руках
перепелов
прекрасны потому что следующего дня
для них еще или уже нет
солнечный луч падает между ними
как ланцет
2.
словно листаешь страницы книги:
зима весна лето снова зима
пропущенная страница
женщина расчесывает волосы у окна
ангелы качаются на ветке
как позолоченные голубки
на заднем фоне должна быть лютня
но почему-то молчит
3.
волны времени легкая белая ткань
рвется всегда там где темно
в старости начинаешь иначе ценить детали
крутится память веселым веретеном
мальчик качающийся на деревянном коне
девочка вышивающая белый ковер
иголка в такт песенке вверх-вниз
жизнь повторяется как на ковре узор
|
| Екатерина Симонова (Нижний Тагил). Качели - другие стихотворения в блоге Екатерины Симоновой - другие произведения в редакционном портфеле Aesthetoscope |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Эта женщина ассоциировалась у меня с одуряющей дремотой раннего утра. Средних лет американка или англичанка, которую я встречал в утреннем автобусе в те дни, когда работал в первую смену. Я вставал в четыре, чтобы с первым автобусом успеть к началу дежурства – начинали мы очень рано. Вся дорога на работу проходила в каком-то полусне. Я стоял возле водителя, и на каждой остановке поднимался на одну ступеньку, чтобы меня не задели открывающиеся двери и прижимался к поручням, пропуская внутрь очередных пассажиров, появляющихся из темноты. Это было время чернорабочих и уборщиц, так же, как и я, начинающих свой день до рассвета.
Каждое утро, на одной и той же остановке, в автобус заходила женщина в красной шляпке, завязанной лентами под подбородком, красной клетчатой юбке и шерстяных красных гольфах. Между юбкой и гольфами оставалась неширокая полоса блеклой, синевато-белой кожи. С её появлением приглушённый гул голосов на русском, румынском и испанском смолкал. В наступившей тишине она проходила внутрь с каменно-невозмутимым выражением лица (мне всегда казалось, что именно таким - чопорно-непроницаемым и чуть брезгливым должны быть выражения лиц английских гувернанток) и садилась всегда на одно и то же место – третье справа, возле окна. Усевшись, она с тем же каменным, застывшим лицом разворачивала газету на английском, будто отгораживая ею свой уголок от остального мира, и упирала в неё свои водянистые, бесцветные глаза.
Она была похожа на цветастую канарейку среди ворон и воробьёв. Её яркая несуразная одежда, нарочито невозмутимое выражение остренького личика и то неуловимое в её внешности и манере держаться, что лучше всего можно определить словом "английскость" (я всё же почти уверен, что она была именно англичанкой) - настолько резко очерчивали её чужеродность, её одиночество, что я чувствовал острую, пронзительную жалость к этому странному существу. Заговорить с ней было немыслимо. Между ней и окружающим чувствовалась непроницаемая стена.
Что она делала здесь так рано утром, среди всех этих дешёвых рабочих? Куда и зачем ездила? Что заставляло её вставать каждый день до рассвета, заходить в чужой, враждебный автобус, садиться, загораживаясь газетой от откровенных, любопытных взглядов, выходить всегда на одной и той же остановке, немного не доезжая рынка, и исчезать, растворяясь в серой предутренней мгле Адара?
|
| Борис Крижопольский (Хайфа). Дворец чудес - другие произведения в редакционном портфеле Aesthetoscope |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
...Сталин, между тем, допил вино, закусив листиками кинзы, которые он отщипывал один за другим желтыми редкими зубами, и снова окинул взглядом стол. Мне показалось, что он остановился на математиках Жоре и Эле. Что привлекло внимание вождя: седая всклокоченная грива Жоры или не в меру раскрашенное театральным гримом личико Эли? Не берусь утверждать. Сталин поднял со стола свою темнокоричневую изогнутую трубку, захватил губами мундштук, словно собираясь снова закурить, положил трубку обратно на стол и спросил Жору: «Если я не ошибаюсь, мы встречались в моем кремлевском кабинете в конце пятидесятого? На совещании по термояду. Правда?» Жора молчал. Сталин продолжал: «Я не мог ошибиться! У меня память фотографическая!» Он произнес: «фа-та-гра-фы-чи-ская!» «Наверно, это был мой отец, Говорят, мы очень похожи, Иосиф Виссарионович», - ответил Жора. «Фамилия?» - вопросил Сталин. «Зельман», - ответил Жора. «Время быстро бежит, но память старается задержать время!» - сказал Сталин и выпил вместительную рюмку водки «Серый гусь!», налитую Гришей. Надо сказать, что Гриша так и не присел, стоя за стулом или около стула нашего гостя, чтобы во-время наполнить то бокал, то рюмку. Сталин прихотливо следовал какому-то своему алгоритму чередования «Алазанской долины» и «Серого гуся». Тбилисский гость ел немного: овощи, кубик шашлыка, кучку плова. Лицо у него было нечисто выбрито или так казалось из-за неровной рябоватой кожи - следствия перенесенного фурункулеза или даже оспы. Но усы! Классические усы Вождя. У детей сталинской эпохи остался в памяти портрет Сталина во френче или шинели, маршальской фуражке, с трубкой, на горловину которой упирались усы. Усы любимого Сталина. Я, как загипнотизированный, смотрел на эти усы и не мог оторваться. «Что с тобой? Я тебя третий раз прошу передать мне креветки!» - ущипнула меня Мира, чтобы привести в сознание. «Спасибо, я так!» - нашелся что ответить я, благодарный за своевременный акт супружеской заботы.
|
| Давид Шраер-Петров (Бостон). Обед с вождем - другие произведения в редакционном портфеле Aesthetoscope |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
 Aesthetoscope.Стетоскоп.2009
7 и 8 ноября 2009 года в Центральном выставочном зале "Манеж" (Санкт-Петербург, Исаакиевская пл., 1) в рамках II Международного фестиваля независимого искусства "Уровень моря" был представлен на суд публики новый выпуск Aesthetoscope - Aesthetoscope.Стетоскоп.2009 - совместное издание редакции Aesthetoscope и редакции журнала "Стетоскоп" (Париж). Познакомиться с этим и другими изданиями Aesthetoscope можно было на стенде художников и издателей Митрича и Богатыря (Париж). Издание представил Александр Елеуков - издатель Aesthetoscope, глава российской редакции журнала "Стетоскоп" (Париж).
Дополнение от 20 декабря 2009 года
К нашему сожалению мы вынуждены спустя полтора месяца после выхода издания в свет приостановить его рассылку по настоятельной просьбе Михаила Богатырева и Ольги Платоновой, парижских редакторов журнала "Стетоскоп":
Мы искренне озадачены этим и постараемся оперативно урегулировать это недоразумение. Приносим искренние извинения читателям и авторам Aesthetoscope.Стетоскоп.2009.
Дополнение от 22 декабря 2009 года
Редакции Aesthetoscope удалось получить разъяснение от Михаила Богатырева, одного из редакторов парижского журнала "Стетоскопа", по поводу просьбы о прекращении рассылки Aesthetoscope.Стетоскоп.2009 . Оказалось, что наших коллег не до конца устраивает окончательный авторский состав нашего сборника. Мы удивлены и огорчены неполным взаимопониманием с коллегами, но, уважая их мнение, прекращаем рассылку Aesthetoscope.Стетоскоп.2009 по заказам через наш сайт. Авторские экземпляры издания, безусловно, по запросу авторов мы обязательно вышлем.
Со своей стороны надеемся на то, что и парижская редакция не станет использовать результаты нашего совместного труда без нашего письменного согласия, без согласия всех авторов совместного выпуска и без ссылки на Aesthetoscope.
Еще раз приносим извинения нашим читателям и авторам. Приступаем к работе над первым выпуском Aesthetoscope.2010, который запланирован к выходу в свет на 1 марта 2010 года. Приглашаем к участию! |
|
|
|
|
|
|
