Александр Елсуков
"О поэзии Саши Рижанина в смысле науки"
Продолжение. Начало см. в N18.
 
Цветоименование
 

Следуя за великим натурфилософом Иоганном Вольфгангом Гёте, приложите призму к пытливому оку. Ибо цвет стиха как цвет неба шёлковой кисточкой гладит душу поэта и душу читающего стихи. Ибо цветоименование в стихе не трамвайный звонок для воображения, но рвущийся вовне тон сердца. Об этом следующее наше исследование.

 
 
 
Итак, наиболее любимы Сашей Рижаниным тона красного цвета – встречаются в 14-ти стихотворениях (из 102), жёлтого – в 10-ти стихотворениях, синего – в 9-ти. Цвета, называемые им скорее по необходимости – оранжевый, коричневый и чёрный,  – встречаются лишь по три раза. Активность, энергия, любовь к солнцу, не признающая унылости, жалоб и самоистязания. Однако, такое знание о "певце нового оптимизма" у нас уже есть.

И вновь обратимся к пути поэта.

О, лучи трёх звёзд освещали этот путь, три духа владели этой величественной душой! Спектр первой звезды преимущественно сине-красный, в нём нет ни тона голубого и коричневого. В ментальном сиянии этой звезды творил Саша Рижанин в Риге.
 
Мне снилось утро. И небо чумазое 
С пятерни слизывало варенье зари. 
И девочка, девушка, дева красная 
Пускала мыльные пузыри. 

Я такой милой, такой милой наяву не видел! 
Да и во сне её не разглядел... 
Только помню – ничем не обидел. 
Помню только – ничего не хотел. 

А пузыриЕ пузыри – казались вечными!.. 
И закат-мудрец сказку повторил... 
А потом были звёзды – синий вечер... 
Мы пускали мыльные пузыри. 

Я проснулся, а небо в красно- 
 оранжевой плещется заре... 
Девочка, девушка, ты прекрасна!.. 
Девушка в мыльном пузыре. 

14 ноября 1982

 


Конфликт ярости и спокойствия, огненно-красная заря, разливаемая по ночному небу, ярость и восторг пробуждения, срывания тенёт с лица и непослушных, незнакомых рук. Но как невразумительна земля для внимающего небу, как непредставима блеклость душного полдня для упившегося вином рассвета, так Саша Рижанин в объёме этой дивной сферы поглощён яростным желанием спокойствия и созерцанием скапливающегося ПРОТЕСТА.
  
...Я курю "Беломор",
дымные замки строю.
 
...Синие маки роем
бросились на костёр.
 
21 октября 1982
  
И погасла синяя звезда на красном небе, и дух голубизны обуял его. Чистое парение в горних высях, ничуть чёрного, ничуть серого не было в этих крылах, но абсолютная слиянность с полдневным небом.
 
Очень тягостно видеть не тальник,
а кристаллы сухой ольхи
мне – прозрившему мир хрустальный
и его голубые сполохи!
 
В этом городе каменных линий
всё повыкаменело!! –
я кричал. На меня не злились –
поотвыкли от лютых слов.
 
Успокаивали неловко,
но, пожалуй что, от души:
"Скоро городу будет обновка,
установят нам новые лампы..."
 
6-7 апреля 1983
 
Это цвет второго этапа пути Саши Рижанина – ленинградского этапа, времён "Берестяной книги". Медитация на голубизне - суть порыв от обстоятельств бытия к надмирной гармонии, пребывающей в своей недостижимой вышине. В такой ЗАДУМЧИВОСТИ движения облаков есть, видимо, некая истязательность...
 
Мир – вытаращенный глаз или, что одно и то же для Отражения Девушки, стеклянный дом с голубыми сполохами рисунков.
Иной мир – наивный, выкроен для блудницы-девочки сердцем травы, пробившейся сквозь асфальт.
 
(Из "Толкового словарика некоторых словоупотреблений Саши Рижанина") 
 
И сник голубой дух, истощившись в себе, и с началом третьего этапа – времён книги "СТРАСТЬ" – обернулось сердце поэта к другой, зелёной звезде – звезде степного малахита, выгоревшей на солнце травы и подводных обусловленностей.
 
...Почему мне такие игры?  
Почему я опять заболел?  
"Распластались зелёные икры..." –  
Я писал на оконном стекле  

Торопливо, нечётко, криво...  

9 мая 1983 

 

В свете этой звезды, зеленеющей и блекнущей, жил, творил и умер Саша Рижанин. В контексте наблюдения дня по изменению неба можно было бы сказать: "Последний луч перед закатом...", но это был цвет травы, цвет обращения к реальности, к существу жизни.
  
Видишь, девочка, – стрекоза
Всё кружит, как перо, как нажим.
Всё, что хочется мне скзать  –

Убежим, убежим, убежим!

Про далёкий степной малахит
Мне намедни рассказывал линь
И ругал на чём свет стоит

Эту глупо кружащую жизнь.

Убежим! – от стрекозьих глаз,
Убежим! – от кружащей лжи,
Убежим, убежим, убежим! –
повторяю я триста раз.

2 июня 1983 

  
   Полностью спектр этой звезды выглядит как – зелёный и красный при отсутствии оранжевого и фиолетового. Как знать, может именно цветосочетание привело поэта к концу, может сочетание терпкости и сладости было гибельно для него, как знать? И вот – порыв к истинному и блуждания по окровавленной траве, апельсины и баклажаны воображения, передрассветное небо и катартические потоки утренних лучей солнца – и вот – как это перенести!

Инь и Ян поэтического дара – чёрный и белый цвета, серый цвет – проза, зрелость, СМЕРТЬ. И на третьем этапе серый цвет берёт верх над белым и чёрным. Стих блекнет, всё меньше цвета, всё меньше страсти – старость, не несущая очищения и успокоения.
 

Я приду, надев потёртый китель 
Деда, помершего в прошлом феврале 
От пустой судейской волокиты 
Об уплате старых векселей. 
 
Ты мне скажешь резко: "Эт-то... знаешь!.." 
Я отвечу гордо, но в тоске: 
"Ты опять меня не понимаешь!" 
И – растаю в сером далеке. 
 
15 октября 1983 
 
И что? – столкновение с жизнью, боль и обида?
 
Такие лунные дела 
Струились полночью туманящей! 
В звезду гляделся сумрак тающий... 
 
Но я разбрызгал зеркала. 
 
Я был – закручивал скаженного, 
Потом ловил простой мотив, 
Потом лежал в объятьях слив... 
 
Я был – скаженностью узвезженный. 
 
...А прощелыгу без прощения, 
Что нынче убежал повешенья, 
Ночь прочитает с выражением. 
 
Он вдоль заборов – песней вещей. 
 
10 января 1984 
 
 
"Стетоскоп" N18