Александр Елсуков
"О поэзии Саши Рижанина в смысле науки"
Продолжение. Начало см. в N18.
Цветоименование
Следуя за великим натурфилософом Иоганном Вольфгангом Гёте, приложите
призму к пытливому оку. Ибо цвет стиха как цвет неба шёлковой кисточкой
гладит душу поэта и душу читающего стихи. Ибо цветоименование в стихе не
трамвайный звонок для воображения, но рвущийся вовне тон сердца. Об этом
следующее наше исследование.
Итак, наиболее любимы Сашей Рижаниным тона красного цвета – встречаются в 14-ти
стихотворениях (из 102), жёлтого – в 10-ти стихотворениях, синего – в 9-ти.
Цвета, называемые им скорее по необходимости – оранжевый, коричневый и чёрный,
– встречаются лишь по три раза. Активность, энергия, любовь к солнцу, не признающая
унылости, жалоб и самоистязания. Однако, такое знание о "певце нового оптимизма"
у нас уже есть.
И вновь обратимся к пути поэта.
О, лучи трёх звёзд освещали этот путь, три духа владели этой величественной
душой! Спектр первой звезды преимущественно сине-красный, в нём нет ни
тона голубого и коричневого. В ментальном сиянии этой звезды творил Саша
Рижанин в Риге.
Мне снилось утро. И небо чумазое
С пятерни слизывало варенье зари.
И девочка, девушка, дева красная
Пускала мыльные пузыри.
Я такой милой, такой милой наяву не видел!
Да и во сне её не разглядел...
Только помню – ничем не обидел.
Помню только – ничего не хотел.
А пузыриЕ пузыри – казались вечными!..
И закат-мудрец сказку повторил...
А потом были звёзды – синий вечер...
Мы пускали мыльные пузыри.
Я проснулся, а небо в красно-
оранжевой плещется заре...
Девочка, девушка, ты прекрасна!..
Девушка в мыльном пузыре.
14 ноября 1982 |
Конфликт ярости и спокойствия, огненно-красная заря, разливаемая по ночному
небу, ярость и восторг пробуждения, срывания тенёт с лица и непослушных, незнакомых
рук. Но как невразумительна земля для внимающего небу, как непредставима блеклость
душного полдня для упившегося вином рассвета, так Саша Рижанин в объёме этой
дивной сферы поглощён яростным желанием спокойствия и созерцанием скапливающегося
ПРОТЕСТА.
...Я курю "Беломор",
дымные замки строю.
...Синие маки роем
бросились на костёр.
21 октября 1982
|
И погасла синяя звезда на красном небе, и дух голубизны обуял его. Чистое парение
в горних высях, ничуть чёрного, ничуть серого не было в этих крылах, но абсолютная
слиянность с полдневным небом.
Очень тягостно видеть не тальник,
а кристаллы сухой ольхи
мне – прозрившему мир хрустальный
и его голубые сполохи!
В этом городе каменных линий
всё повыкаменело!! –
я кричал. На меня не злились –
поотвыкли от лютых слов.
Успокаивали неловко,
но, пожалуй что, от души:
"Скоро городу будет обновка,
установят нам новые лампы..."
6-7 апреля 1983
|
Это цвет второго этапа пути Саши Рижанина – ленинградского этапа, времён "Берестяной
книги". Медитация на голубизне - суть порыв от обстоятельств бытия к надмирной
гармонии, пребывающей в своей недостижимой вышине. В такой ЗАДУМЧИВОСТИ движения
облаков есть, видимо, некая истязательность...
Мир – вытаращенный глаз или, что одно и то
же для Отражения Девушки, стеклянный дом с голубыми сполохами рисунков.
Иной мир – наивный, выкроен для блудницы-девочки
сердцем травы, пробившейся сквозь асфальт.
(Из "Толкового словарика некоторых словоупотреблений
Саши Рижанина")
|
И сник голубой дух, истощившись в себе, и с началом третьего этапа – времён книги
"СТРАСТЬ" – обернулось сердце поэта к другой, зелёной звезде – звезде
степного малахита, выгоревшей на солнце травы и подводных обусловленностей.
...Почему мне такие игры?
Почему я опять заболел?
"Распластались зелёные икры..." –
Я писал на оконном стекле
Торопливо, нечётко, криво...
9 мая 1983 |
В свете этой звезды, зеленеющей и блекнущей, жил, творил и умер Саша Рижанин.
В контексте наблюдения дня по изменению неба можно было бы сказать: "Последний
луч перед закатом...", но это был цвет травы, цвет обращения к реальности,
к существу жизни.
Видишь, девочка, – стрекоза
Всё кружит, как перо, как нажим.
Всё, что хочется мне скзать
–
Про далёкий степной малахит
Мне намедни рассказывал линь
И ругал на чём свет стоит
Эту глупо кружащую жизнь.
Убежим! – от стрекозьих глаз,
Убежим! – от кружащей лжи,
Убежим, убежим, убежим! –
повторяю я триста раз.
|
Полностью спектр этой звезды выглядит как – зелёный и красный при
отсутствии оранжевого и фиолетового. Как знать, может именно цветосочетание
привело поэта к концу, может сочетание терпкости и сладости было гибельно для
него, как знать? И вот – порыв к истинному и блуждания по окровавленной траве,
апельсины и баклажаны воображения, передрассветное небо и катартические потоки
утренних лучей солнца – и вот – как это перенести!
Инь и Ян поэтического дара – чёрный и белый цвета, серый цвет – проза,
зрелость, СМЕРТЬ. И на третьем этапе серый цвет берёт верх над белым и
чёрным. Стих блекнет, всё меньше цвета, всё меньше страсти – старость,
не несущая очищения и успокоения.
Я приду, надев потёртый китель
Деда, помершего в прошлом феврале
От пустой судейской волокиты
Об уплате старых векселей.
Ты мне скажешь резко: "Эт-то... знаешь!.."
Я отвечу гордо, но в тоске:
"Ты опять меня не понимаешь!"
И – растаю в сером далеке.
15 октября 1983
|
И что? – столкновение с жизнью, боль и обида?
Такие лунные дела
Струились полночью туманящей!
В звезду гляделся сумрак тающий...
Но я разбрызгал зеркала.
Я был – закручивал скаженного,
Потом ловил простой мотив,
Потом лежал в объятьях слив...
Я был – скаженностью узвезженный.
...А прощелыгу без прощения,
Что нынче убежал повешенья,
Ночь прочитает с выражением.
Он вдоль заборов – песней вещей.
10 января 1984
|