"Поэзия использует совершенно особую логику, внутренне достоверную, но принципиально отличающуюся от логики прозаической речи. Предельно обобщая, можно определить состав поэтического мышления как то, что не может быть пересказано... передано каким-то иным, не стихотворческим способом. Это утверждение, конечно, нуждается в дополнениях и уточнениях, в сверке понятий.
Попробуем, к примеру, только начать пересказ стихотворения Иннокентия Анненского «То было на Валлен-Коски». Где-то, на Валлен-Коски (это водопад в Финляндии, на реке Вуоксе), чухонец в угоду скучающим детям, бросает с моста в реку тряпичную куклу – внимание! – бросает одну и ту же куклу неоднократно ?? – и эта забава навевает мрачные мысли...
Получается полный бред, неуловимая составляющая поэзии испаряется, не оставляя после себя ни смысла, ни достоверности в пересказе. Ведь в оригинале-то тема звучит иначе:

То было на Валлен-Коски.
Шел дождик из дымных туч,
И желтые мокрые доски
Сбегали с печальных круч.

Мы с ночи холодной зевали,
И слезы просились из глаз;
В утеху нам куклу бросали
В то утро в четвертый раз. /.../

И в сердце сознанье глубоко,
Что с ним родился только страх,
Что в мире оно одиноко,
Как старая кукла в волнах...

Это случай чистой поэзии, или поэзии как таковой, не нуждающейся в дополнительных определениях.
А вот, к примеру, произведения московского автора Тимура Кибирова, напротив, можно легко пересказывать своими словами. Эротические фантазии подростков, подглядывания в туалетах, томления плоти солдата-сверхсрочника. При пересказывании мы, естественно, жертвуем ритмом, то есть, лишаемся некой самодовлеющей и самоорганизующей повествовательной подпорки, но никакой утраты неуловимого и невыразимого элемента здесь не ощущается. Возможно, потому, что его и вовсе не было?
Приходится признать, что помимо поэтического абсолюта существует и поэзия вообще, то есть, другая – или дополнительная (?) – поэзия: сатирическая, «на злобу дня», московская и т.д.
Ну, и если подступиться к вопросу с другой стороны, то трудно оспорить тот факт, что далеко не всё их того, ЧТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПЕРЕСКАЗАНО, обладает качествами чистой поэзии. Иные вещи невозможно пересказать просто по причине авторского недомыслия (случаи недостаточного владения языком я здесь не рассматриваю, потому что они моментально «диагностируются»). Другие авторы ставят перед собой специальное задание «сложноговорения» или «косноязычия» и годами отрабатывают этот прием. У некоторых (например, Константин Вагинов) можно определить даже СМЕСЬ недомыслия невнятицы-по-заданию...
Иннокентий Анненский в начале прошлого века с грустью пишет: « Слово остаётся для нас явлением низшего порядка, которое живёт исключительно отражённым светом; ему дозволяется, положим, побрякивать в стишках, но этим и должна исчерпываться его музыкальная потенция... И главное при этом – ранжир и нивеллировка. Для науки – всё богатство, вся гибкость нашего духовного мира;  здравый смысл может уверять, что земля неподвижна – наука ему не поверит; для слова же, т.е. поэзии – за глаза довольно и здравого смысла – здесь он верховный судья, и решения его никакому обжалованию не подлежат. Поэтическое слово не смеет быть той капризной струёй крови, которая греет и розовит мою руку: оно должно стать той рукавицей, которая напяливается на все ручные кисти, не подходя ни к одной... »
Естественно, мы воздержимся от того, чтобы как-то оценивать творчество авторов журнала «Стетоскоп», возобновление которого затянулось на несколько лет и само по себе является темой отдельной дискуссии. Никаких ярлыков, никаких превентивных оценок, никакой критики («ничевочество» так и хочется продолжать: никакого искусства, никакого издания, никакой трансляции). Для справки отметим, что журнал «Стетоскоп» посвящён передовым формам российской словесности, с 1993-го года вышло 40 бумажных выпусков журнала; в настоящее время он существует как виртуальный процесс и как самостоятельное мультимедийное произведение."

Михаил Богатырев