В начало

5

Ни одна форма не может быть совершенной.
Как далеко заведёт изученье предметов:
предметов еды и сна, драгоценностей лета,
запруд темной любви, реквизит красной ли сцены?
Обряды, толкаясь, лезут на головы ритуалам:
полёт Лилиенталя на планере-биплане
вкруг головы Молоха, набирающей свет в тумане,
словно горящий корабль!
но и этого мало!

Напротив меня в вагоне метро - человек
в коричневой шляпе
(да-да, больше на нём ничего не надето!);
и шляпа, я обладатель её принадлежат к предметам,
и предметно их возвращенье в дом,
где из крана паденье капель
в пустоте...
И моя тоска, бесстыдная рана
(я пытаюсь скрыть её, сжимая края, а она всё больше,
всё подобнее карте средневековой Польши,
чей вассал - Тевтонский орден...).
И зеркало-обезьяна...
И слепая зубная щётка...
И, лёгшие продолговато,
голоса в лесу, шероховато-зелёном...
Завтрак - белый предмет
(мальчик-кукла, творог и вата).
И эшафот - бодрый предмет неопределённый...

Воют предметы-красавцы, лебезят предметы-уроды,
мельтешат перекусывающие друг друга предметы,
демоны второго, третьего, четвёртого рода...

Боже! пошли мне силы!
или хотя бы
лето!

Это
даже Тебе
под силу!
(Плод вечно спелый
не упадёт!)
Ты ведь сам пожелал, чтобы всё шло по кругу...
Почему же Ты время прямолинейным сделал?
Почему так поздно позволил мне встретить друга?
Почему позволил
Тебе
задавать вопросы?
Почему позволил Себе
не давать ответы?
Почему, почему я в Тебя никогда не смогу поверить?!.
Глаз,
который Ты скосил на меня, -
мой же глаз,
на тебя взирающий косо...

6

Голова моя давно затерялась.
Обхожусь пока без головы.
Где-то помнит она про жалость.
Полон рот синтетической травы.

Хорошо, что я её не вижу.
Хорошо, что не коплю обид.
Тело движется, утешенья нижет.
Голова ничего не говорит.

7

...раздавленным виноградом вместе с косточками и шкурками
заполняется бочка почти до самого верху,
оставляется сантиметров тридцать,
так как при брожении начнёт подниматься.
Бочка ставится в тепло на неделю,
по три-четыре раза на день
содержимое перемешивается
длинной деревянной лопаткой.
Когда
в день седьмой
окончательно исчезает сладость
и появляется полная горечь,
слить со шкурок в другую бочку.
Шкурки отжать под прессом,
а чтобы косточки удалить со дна бочки,
ополоснуть ее,
но не водой, а полученным горьким напитком.
Чтобы и эта пара литров не пропадала даром,
через дуршлаг отцедить в тот же сосуд.
Теперь всю жидкость опять слить в первую бочку,
опять в тепло на неделю,
на отстой.
Оно будет шуметь, сверху будет пена.
Когда перестанет шуметь, исчезнет пена -
вино готово.
Его переливают в бутылки
или в бочку закрытую.
Переливать осторожно, чтобы не всколыхнуть на дне
осевшие дрожжи.
Брожение и отстой - в открытой бочке,
но сверху накрыть её плёнкой.
накинуть старое пальто, одеяло, чтоб было теплее.
Вино -
как ребёнок,
с ним прежде всего нужна
осторожность.