"±Стетоскоп"
N30
Аноним B4
Зверь
Богдан
Одного авторитета спросили, а почему бы на основе своей жизни не сочинять шутки-прибаутки? Он отвечал: "Да потому, ребята, что шутки шутками, а через десять лет придут и нож к горлу приставят... от обиды".Из города Ровно к нам в камеру прибыл кудлатый, горилообразный парень Богдан, за участие в драке. Вопроса о прописке перед ним не поставили, слишком уж народ попался разномастный, спросили лишь кто, откуда, да от какого худа... и оставили в покое. Поскольку сидели все, как на вокзале, где каждый за свой сундучок дрожит, а до остальных пассажиров ему и дела нет, то и никакого места в камерной иерархии Богдану не отвели. Стояла страшная жара, заключенные лежали на своих шконках, поглядывая в мысленные слуховые окошки. Иногда мне казалось, что камера движется где-то в глубине морей, как батискаф.
И вдруг, нате вам, получай фашист гранату! В камеру входит Богдан.
Один хачик, которому дали срок за спекуляцию, вечером того же дня получил передачу и взялся ее делить. Вдруг Богдан встает со своей шконки, подходит к хачику, спокойно вынимает у него из рук колбасу и делит по-своему. Хачик кричит, горячится: "Епат-копат, Багдан, ти только адын дэн в камера, а може тут эсть луди, каторые лючше тэбя все падэлят!" "Ни х.., - спокойно возражает Богдан. - Я сам буду делить". Хачик опять гнет свое: "Нэ нада так дэлат". А Богдан продолжает делить. Сокамерники зашевелились, забеспокоились. Я сказал: "Да ладно, ребята, не все ли равно, кто поделит?" Богдан поделил все поровну, конечно, никаких споров. Хачик только сказал ему под занавес: "Тагда я сам твой посылка дэлыт буду".
Недели три Богдан не получал никаких посылок, а однажды, откуда ни возмись, пришла ему дачка. Совершенно ординарный ящик с надписью химическим карандашом на торце. В ящике были: заплесневелый круг семипалатинской колбасы, три-четыре брикета грузинского чая, сахар в холщевом мешочке, да грецкие орехи.
В синих сатиновых трусах Богдан вырулил к столу, прижал к правому боку ящик, выкатил грудь колесом и сказал: "Делить буду я". Хачик закричал: "Давай калбасы, сэчас я дэлит буду!" Богдан ему отвечает: "А я делить не буду, мало здесь жратвы, чтобы делить. Отказываюсь".
Когда четверо охраников ворвались в камеру, Богдан лежал без сознания на полу, у него была сломана переносица и вырваны с мясом два ребра. Богдана вынесли. Что ж, он дорого заплатил за свою несправедливость, причем по счету с него было снято немедленно.
Забрали за этого Богдана, естественно, меня и поместили в изолятор в качестве виновника драки. Было возбуждено уголовное дело.
Тем временем двое моих сокамерников потребовали, чтобы их вызвали к следователю. У следователя они "раскололись", причем каждый взял вину на себя. По этому пункту у них были разногласия в показаниях. Когда мне сообщили об этом по тюремному телеграфу, я, естественно, тоже "раскололся". Мусора оказались в тупике.
В кабинете у следователя мы сидели втроем и за все то время, что мы пробыли вместе, между нами не было сказано ни единого слова, хотя каждый прекрасно отдавал себе отчет в том, что является добровольным участником мысленной комбинации.
Не удивительно, что меня схватили по поводу Богдана. Я был наиболее вероятным виновником - в неписанных тюремных вердиктах за мной закрепилась репутация зверя.
Удивительным было то, что среди разношерстного состава нашей камеры оказались еще два зверя, которые, не сговариваясь, в окружении трех десятков лишних ушей сумели осуществить блестящий замысел: разделение объекта вины на три части. Следствие оказалось в положении буриданова осла, который не в состоянии выбрать направление. В соответствии с неким неписанным этикетом, который я, скорее, нащупывал интуитивно, нежели понимал и сознавал, мы не сказали друг другу ни единого слова и не обменялись взглядом, смотрели в пол. То есть в некотором приближении можно сказать, что мы держались на равных. Эффект от этой комбинации превзошел все мои ожидания. Дверь в камеру распахнулась, и пожилой одышливый вертухай сказал мне: "Пойдем в административный корпус". Через час я уже был на свободе.
Говорят, года через два хачик встретил Богдана в Усть-Удомской пересыльной тюрьме. Богдан осунулся, почернел, глаза гноятся. Хачик ему говорит: "Ты сам захатэл дэлит", а Богдан вдруг так по-человечески отвечает: "Извини, ничего не смог с собой поделать".
