Татьяна Балутина
Скоро будет Рождество, скоро будет праздник
То ли я попала в Бинго во время особенной активности всего сознательного населения, то ли деревенским свойственно клубиться сутками, но только куда ни пойдешь, натыкаешься на праздно прохаживающихся неторопливых граждан. И тут же слухи, слухи... "Баба Фили, ктой-то к тебе пожаловал?" "Так это зять с друзьями из Питера". И тут же сплетни, сплетни... "Понаехали композиторы на мерседесах и всю рыбу переловили". Самыми отважными, конечно, оказались бабки-соседки. Одна пришла на двор аж в семь утра, чтобы не прозевать нас и насладиться видом городских гарпунеров. Вдруг на рыбалку или за грибами, ягодами поедем. Но не повезло старой. Пока она отвлекала от дел своими разговорами Фелисити, проснулась наша чудесная, скандальная сучка Нюра. Недовольная ранним приходом гостьи, вышла она на двор, принюхалась, и что-то ей, видимо, не понравилось или померещилось в утреннем, неприбранном запахе соседки. Только, зарычав сквозь зубы, рванула Нюра вперед и цапнула тетку. "Ай-ай-ай", - пискнула укушенная и смылась через дорогу, через овраг к своему дому. Мы поднялись, как всегда, к полудню и, неторопливо подкрепившись дозой какао, отправились на речку. Заливные луга покато спускаются к воде, круто обрываются берега на повороте, строгий черный лес толпится чуть вдалеке, хмуро бормоча и неуклюже пряча лапы за стволами. Река - рабочая, лесосплавная, и к созерцанию не располагает. Все же я мечтательно представила, как далеко можно уйти по ней и где оказаться.
Дорога хороша своим движением вперед, даже когда возвращаешься назад. Она учит входить в одну и ту же реку бесчисленное количество раз. Постоянно и бесконечно отдаляя линию горизонта, она делает реальность единственной и абсолютной ценностью. Насыщаясь цветом, пропитываясь запахом, пьянея от звуков, мы растворились в дороге и предоставили ей вести нас. Она прямолинейно и незамысловато рубанула сквозь леса и болота. Послушные воле и силе дороги, мы двинулись вперед, а она уже готовила нам "картины сельской жизни", разворачивала и фокусировала особенные профили - мудрые и бесшабашные, вольные и пьяные.
Взломанные аккордами гитары открылись окошки, дрогнуло пущенное колесо ритма, заскрипели струны в такт появляющимся и исчезающим лицам, замелькали черно-белыми фотографиями десятилетней давности. Сказочная и хмельная перспектива, выстроенная наспех на подслеповатой питерской кухне, чудом совпала с действительной, открывающейся за новым и новым поворотом. Опасно-остро высокой нотой звучит жизнь в синеве купола, и небесно-голубые фрески срывают и вихрем уносят одежды вместе со сморщенной, сухой и такой привычной кожей. Беззащитное сердце видит любовь. Ясные краски, простые жесты, смиренный наклон головы - калейдоскоп историй, рассказанных таким же удивленным и зачарованным странником, как я. Выйдя из монастыря, я оказалась на берегу озера и по всем приметам поняла, что история еще не досказана. Мелодия не оборвалась, финал не скоро и каким он будет, страннику неизвестно. Озеро цвета неба, выплеснувшего синьку в прохладную воду, каплями подкрасившее глаза сельчан; песчаный берег, впитавший солнечное тепло; недостроенная рубленая церковь, возвышающаяся на берегу, - все до мельчайшего оттенка жизни преподало мне урок терпения. Неторопливые мужики стучали топорами. Сдержанно поздоровались с нами, не прерывая работы. Мы зашли в церковь, присели на какие-то беспорядочно разбросанные доски и в грубой, необструганной раме окна увидели белые стены монастыря.
