В
редакционный портфель "cтетоскоп-aesthetoscope"
На
страницу журнала "Стетоскоп"
На
главную страницу
Сергей
Тиханов .
Три рассказа
И засела в голове, и не давала покоя мысль: а если
бы он не знал, что самый короткий день в году именно сегодня,
если бы вчера не услышал случайно в бывшей блинной кем-то брошенную
фразу: - Завтра самый короткий день, поэтому нужно успеть все
сделать... (- И все выпить, - захохотал он тогда, передавая стакан
Бесу). Если бы он потерял счет дням, как это с ним случалось
все чаще и чаще, если бы в очередной раз оборвался на время запоя
его полуфилологический-полуфенологический дневник: Варвара мостит,
Савва гвозди острит, а Никола прибивает. То что - почувствовал
бы он тогда пронзительную необычность этого дня? Обратил бы он
внимание на необыкновенно низкое, необыкновенное серое небо,
на то, как особенно грустно и безысходно падает мелкий снег?
- Коля пел, Борис молчал, Николай ногой качал, - думал он, -
Амвросий праздники отбросил. Все, конец. На другой день не рассвело.
А это откуда? Сразу и не вспомнить.
За дверью свирепо ревел Славка Веселаго: - Да пошел он ...! Пошел он ..., хлебный
вор! А Потеряев кричал визгливо: - Врешь, сука! Опять врет! Не могу, когда врут!
Он вошел. - Сережка пришел, - дружелюбно произнес Славка Веселаго и встал поздороваться.
Людмила со своего диванчика внимательно посмотрела на него, прищурясь, - точно
ли это он - и улыбнулась: - Заходи, Серенький... Он начал доставать из сумки
бутылку и вдруг остановился, вцепился в дверной косяк, чуть покачнулся и громко
объявил: - Меня преследуют две-три случайных фразы! - Так, - озабоченно сказал
Потеряев, - этому больше не наливать.
4 января 2004
И всегда оставалась какая-то тайная надежда... И даже не надежда
уже, а какое-то смутное чувство, словно детское ощущение, что
ты сам никогда не умрешь... Словом, каждый декабрьский вечер
он очень хотел чтобы темнота наступила как можно позже, что бы
синие сумерки длились бесконечно, чтобы наконец произошло что-нибудь
невероятное - ну, скажем, земля бы сошла со своей оси...
- И у Валерки день рождения тоже в августе, - продолжала Людмила.
- Твой друг, Валерка, - уточнил Потеряев. Людмила неодобрительно
покосилась на Потеряева и продолжала:
- Ну, а четырнадцатого у меня день рождения.
Он тут же заулыбался, закивал одобрительно и потянулся за бутылкой.
- А потом дни рождения пойдут ну просто непрерывно, один за одним!
- произнесла Людмила, пододвигая рюмку и начала перечислять каких-то
совершенно неизвестных ему мужчин и женщин, а он только кивал
после каждого имени, силясь их запомнить, соотнести с людьми
ему знакомыми, но ничего уже не получалось. Потеряй тоже слушал
внимательно и напряженно и вдруг выдохнул:
- Да он что, совсем, что ли, ...?!
Людмила подскочила на своем диванчике:
- Кто?
- Да ваш Петрович.
- Да при чем здесь Петрович-то?.. - Людмила решительно ничего
не понимала.
- Нет, ну как так получается, - не понимал Потеряй, - ты мне
скажи, как так может быть, что у него все дети рождаются в августе?
Он их что, по расписанию, что ли, делал?
- Да это ты ...! - поняла наконец Людмила. - Совсем уже ...!
- отнеслась она к нему. - При чем здесь Петрович? У Петровича
в августе день рождения только у меня и у Валерки! А у Ленки
в ноябре! И у Галки - тоже в ноябре, на день милиции! А у Славки...
- Людмила разошлась не на шутку. - Это я просто Сережке говорила,
у кого в августе день рождения. А при чем тут Петрович? Ты что,
думал, что это все его дети?
- Ну, у Петровича много детей, - вставил он, закуривая.
- А! - обрадовался Потеряй, - Я понял! А я думал...
- Да нам наплевать, что ты думал, сиди уж и молчи! - Людмила
тоже закурила.
- Не люблю, когда врут! - обиделся Потеряй.
Выпили молча. Через какое-то время Людмила улыбнулась своим мыслям
и толкнула его:
- Так что хочешь-не хочешь, Сереженька, а весь август мы будем
пить!
Он обрадовано встряхнул головой и потянулся одновременно за бутылкой
и к Людмиле:
- Люсенька...
- И пусть земля сойдет со своей оси! - объявила Людмила, придерживая
его. - А мы будем сидеть и пить. Весь август.
Так все и получилось.
6 декабря 2003
Теперь зимой в Новосибирске снегирей и свиристелей едва ли не
больше чем воробьев и синиц. И рябинники с дубоносами стали не
редкими гостями. А летом - парят над городом бесчисленные луговые
луни, канюки, тювики; спешат по асфальту с самым деловитым видом
белые трясогузки, а есть еще трясогузки желтые, но те обитают
на набережной, а на набережной мы с тобой не были с прошлого
года. По кустарникам шныряют зарянки, в это лето им удалось вывести
большое потомство, и пока идешь по Свердлова - от Советской до
Серебренниковской - повсюду на чугунных оградах и ветках сирени,
боярышника и чубушника сидят с глупейшим видом крошечные и до
невозможности желторотые зарянки-слетки. А скромные зяблики и
горихвостки поселились в Центральном парке.
В июне можно было бы даже отключить электронные часы-будильник,
потому что ночное время определялось птицами. В два часа ночи
просыпались горихвостки и слышался их негромкий сдавленный хохоток.
В три часа поднимались большеглазые зарянки, их журчащую песню
орнитологи старой школы сравнивали со звуками вращения пробки
в хрустальном графине. В четыре утра начинали рюмить зяблики,
в пять просыпались белые трясогузки, которые обитают от Северного
Ледовитого океана до океана Индийского, а появились они на свет
в третичном периоде в районе древнего моря Тетис, которое охватывало
тогда всю Среднюю Азию и Монголию. Ну а в шесть часов выползал
во двор дядя Коля Панов и ревел под окнами: - Потеряй! Потеррряй!
и никакого тебе будильника не надо.
Но случилось то, что случилось. Началась война. И круглые сутки
вороны вели осаду сорочьего гнезда на клене у трансформаторной
будки, и круглые сутки стоял невообразимый треск и шум, так что
невозможно было различить - где тут белые трясогузки, где желтые,
а где дядя Коля Панов.
И вот как-то на рассвете, чуть живые, окончательно измученные
синдромом раннего пробуждения, Славка Веселаго и дядя Коля Панов
отправились рубить старый клен. Там-то я их и встретил. Сразу
дал десятку на спирт, потому что слишком хорошо представляю себе
- что происходит с человеком, когда раннее пробуждение с тяжким
грохотом подходит к изголовью. Клен рубить мы передумали, отложили
до осени: дядя Коля Панов где-то слышал, что сороки повсюду воруют
золотые вещи и прячут в своих гнездах.
- Осенью и срубим, Сережка, - сказал Славка Веселаго, - все золото
вычистим и пропьем. - И улыбнулся. Мы стояли долго и молча у
трансформаторной будки. Шелестели листья, суетились воробьи,
с неба сыпалась мелкая водяная пыль, и когда через арку во двор
вошел Бес с разбитым лицом, дядя Коля Панов ужасно и свирепо
заревел совершенно нечленораздельное что-то, и тогда я достал
из кармана оставшиеся деньги, и мы отправились на Демьянку за
спиртом и потом пили - долго и страшно.
13 июля 2003
В редакционный портфель "cтетоскоп-aesthetoscope"
На страницу журнала "Стетоскоп"
На главную страницу