(день шестнадцатый)
Я тебя возносил и бросал в грязь, унижал ни за что, заставлял плакать,
а сам мечтал - скажешь "здравствуй, князь!", как у Блока. Вот так вот...
А теперь закрутилось так, что никто не скажет просто "здравствуй, Саша". Я брожу по улицам, вглядываюсь в свет из окон и пишу стихи тебе, разлукой украшенной, и молюсь тебе - тебе, далекой.
2 апреля 82
(желание вторить чужой песне) люблю блока, люблю рембо, ну и что? Как романтичны его обращения, как пробивает он верхние пределы, воодушевляясь, взмывая... Могу я написать так же? И стараешься, и стараешься, подчиняясь чужому ритму и непрожитому чувству... И только потом вдруг понимаешь, что лучшее случалось тогда, когда, устав, вдруг печалился о своем, когда, взматерившись, переставал приноравливаться к чужому поэтическому слогу...
Есть отчетливые признаки беспомощности творца и самый очевидный из них - нескрываемое стремление к подражанию, следование образцам, желание вторить чужой песне. Спокойный, выверенный лексикон, проверенный ритм, твердые, словно вычеканенные рифмы, - все это можно счесть как признаком поэтической зрелости, так и симптомом творческой немочи... Есть что-то словно нечестное в слишком спокойном, слишком пустом, слишком правильном стихотворении, знаете ли...
(день шестнадцатый)
Я тебя возносил и - смешивал с грязью, унижал ни за что, заставлял плакать,
а сам мечтал - скажешь "здравствуй, князь!", словно у Блока в стихах...
А теперь - куда там!.. Никчемный, вывернутый, все брожу по улицам, вглядываюсь в свет из окон и пишу стихи - тебе, такой далекой, такой безответной, почти выдуманной...
3 августа 2006
в продолжение |