В начало

Русскость

Что даёт основание рассматривать текст в качестве произведения - в нашем случае русской - диаспоры? Тот факт, что его производители являются жителями диаспоры. Проблема, однако, заключается в том, что, в отличие от жителя метрополии, житель диаспоры так или иначе существует в ситуации двукультурия, причём его диаспорная культура объективно является подчинённой культуре аборигенского большинства.
Особенно остро это двукультурие переживается эмигрантом, которому свойственно подчёркнутое,  по сравнению с жителем метрополии, самоотождествление с национально-культурными ценностями родины. Иностранное окружение порождает в нём страх утраты привычной самоидентификации и актуализирует для первого то, что второму кажется само собой разумеющимся.
Наряду с этим, эмигрантство может проявляться и прямо противоположным образом: через подчёркнутый отказ от ценностей родины в пользу новой страны обитания, настойчивое декларирование причастности к новой культуре, что, в свою очередь, отличает его уже от нормального жителя заграницы. Но и в этом случае, проблематизируя то, что аборигену кажется банальным, эмигрант остаётся чужаком, "чукчей" (Гладилин) (прим.13).
Эти соображения должны помочь нам лучше понять случай Андрея Макина, на который указывают двое из наших респондентов (Гладилин, Савицкий). Вопрос стоит следующим образом: является ли роман "Французское завещание" произведением литературы русской диаспоры? Мы обращаемся к этой книге, потому что именно она принесла Макину колоссальный успех во Франции.
Согласно предложенным нами критериям, нет. Роман издан во Франции, медиатизирован французскими критиками и журналистами, его большой тираж обеспечен французским читателем.
Необычность ситуации, принёсшей книге успех, заключается в авторской стратегии. Макин радикально меняет привычную оппозицию "аборигены/эмиграция"; в его  книге повествователь-чужак (и ассоциирующийся с ним автор (прим.14)) не противопоставляет себя первым, но подчёркнуто манифестирует своё желание стать одним из аборигенов (прим.15). Маугли покидает джунгли, оказавшись в результате не просто белым человеком, но к тому же ещё и французом.
Такая стратегия как нельзя лучше отвечает потребностям дня. Бывшая колониальная держава, Франция переживает серьёзные проблемы, связанные с иммигрантским вопросом, прежде всего с массовой иммиграцией в эту страну жителей её бывших африканских колоний. Будучи западным государством, она вынуждена определиться в своём отношении к переменам, происходящим в странах Восточной Европы, также поставляющим во Францию большое количество иммигрантов. Страну культуры par exellence, её сотрясают взрывы антиамериканизма, выражающегося, например, в попытках введения квоты на англоязычные песни в радиоэфире, ритуальных нападениях на рестораны Макдональда или привозе группой французских фермеров двухсот двадцати килограммов рокфора на совещание Мировой организации по тарифам в Сиэттле. И если в период холодной войны выигрышным был образ чужака-эмигранта, полусвятого-полуколдуна, пришедшего из восточных лесов и степей и привносящего немного разнообразия в пресноватую западную жизнь (аккуратная макинская бородка не идёт ни в какое сравнение с роскошными брадами Солженицына, Синявского, Копелева), то теперь требуется ровно противоположное.
Показательно в этом отношении равнодушие, с которым был воспринят роман Макина в России. Несмотря на усилия некоторых критиков и журналистов, книга так и не была востребована широким читателем. Это ещё один аргумент в пользу нашего мнения. И интересовавшие ещё недавно Запад авторы-эмигранты, и Макин превратили "эмиграцию в приём" (выражение Зиновия Зиника). Однако смысл этого приёма принципиально изменился. Писатель-эмигрант, уехав из России, продолжал обращаться к русскому читателю; писатель-иммигрант, приехав за границу, думает о читателе местном.
Опираясь на собственные наблюдения, отметим, что в диаспоре мнения по поводу книги разделились: одни отнеслись к ней с восхищением, другие, наоборот, - с враждебностью, явной или тайной. Общим, однако, явилось отсутствие разговора по существу, т.е. о литературных качествах произведения. Он заменялся бесконечной устной дискуссией по двум вопросам: 1) А была ли бабушка? 2) На каком языке написан роман в оригинале? Причём, если в вопросе о существовании реального прототипа родственницы повествователя мнения ещё разделялись, то по второму вопросу абсолютное большинство оказывалось сторонниками "русской" версии.

В продолжение