Николай Боков
По берегу Марны приближаясь к Парижу, в слезах
1.
Этим лекарством снова воспользуюсь
этой пешей ходьбой навевающей мысли
она сглаживает воспоминания
она сами знаете дело в том что
если бы мне удалось говорить
захватывая то что поглубже что сливается в ком
шевелящийся словно живой словно волна
то что принадлежит всем
и тогда среди деревьев и прерий
холмов застроенных густо домами кварталами
среди пустырей уже назначенных в жертву городу
где ещё видны вишни и яблони былых садов
произнести название местности
имя странного места моей протекающей жизни
долина реки Марны
говорят это остаток латинского имени
Матрона! говорили легионеры Сабиниуса
разжигая костры и выбирая на ужин коней похуже
Вместив частицу уходящего
века
крошку почти законченного тысячелетия
хотя согласно новейшим предположениям
опять какие-то неполадки с календарями
то слишком много то слишком часто
то слишком коротко и ещё не знали ещё не имели
данных которых ныне кажется предостаточно
Ну подождём ну вздохнём ну
подышим
морозным какое счастье и свежим туманным воздухом
скрипя инеем наступая на тонкую льдинку
продолжая песнь одинокого на пустыре
Кроме слово одиночество приходит
на ум
имеется ввиду не отсутствие другого приятеля или даже
приятельницы дело не в этом
речь идёт конечно об Одиночестве
не имеющем равных подобных
о таком какое повторяет почти безнадёжно
Почему Ты оставил меня о Боже
что я сделал такого что ты отошёл без всякого объяснения
оставив мне шелуху богословия
закоченевших формул законников и всякого множества
людей на твёрдой зарплате
в этом нет ничего дурного
у них нет ничего другого чтобы прожить
питая тело и согреваясь центральным а как же иначе отоплением
умиляя душу похвалами подобных и возгласами одобрения
чтобы не так был страшен холод молчания космоса
или люди с крупными чертами лица
с простыми поступками крокодилов
Я сошлюсь на усталость миновавших
пятидесяти
одного
наступила насыщенность моего верхнего этажа
когда узнать ещё что-нибудь не прибавит ни пяди
ни во лбу ни земли ни росту
однообразие умственного картофеля
подаваемого в разных странах под разным соусом
и латиняне и греки и жители парижского пригорода
всё о том же о Господи всё о том же
Разве я думал что доживу и
до этого
до времени обнаружившем трухлявые стены
вечных режимов правлений научных теорий
и даже Церкви и даже
теологии расползающейся по швам словно пёстрый костюм
стражника с алебардой у врат Ватикана
впрочем теология рушится Евангелие остаётся
всё тот же утёс и скала
обстроенная мостками лестницами и гаражами прелатов
а хотелось бы на неё подняться
взглянуть с высоты на прошедшую жизнь
на прошедшее человечество
и на будущее с почти стёршимися словами «конец мира»
и "страшный суд"
Дело в том что
если и есть у меня дело то оно именно в том что
чтобы понять изменение зрения
зрение изменилось
глаз ума изменился
ум хочет точности проверяемости наблюдений
наблюдаемости проверок
впрочем как обычно ему надобна и полнота
если вера и есть то она одета иначе
пища приготовленная на костре
инквизиции
или в печах что называется газовых
нам не годится
хотя мы не знаем как так получилось
что крики жертвы не производили увы сострадания
неудивительно что диссертации
о свободе воли
не вызывают интереса даже из вежливости
В
продолжение
В оглавление
|